Охота-разве это спорт?*
Г. Солт
В мае 1884 года в парламенте было обсуждаемо и отвергнуто предложение о запрещении законом голубиных садок. Сторонники этого предложения основывали свои доводы на том, что голубиные садки своим неблаговидным и деморализующим характером отличаются от всех остальных видов спорта.** Противники же предложения утверждали, наоборот, что нет никакой существенной разницы между этим и другими видами спорта и что, задрав в этом месте кройку, легко будет вообще разорвать всю основу спорта, этого векового и столь благородного развлечения всякого истинного англичанина. «Если жестоко, — сказал один лорд, — стрелять в голубей, то столь же жестоко стрелять и в куропаток и фазанов».
*Перевод с английского, сокращенный вариант. Опубликовано: Чертков В., 1896. Злая забава. Мысли об охоте, 2-е издание. — М. — С. 22–24.
**Слово спорт употребляется здесь автором в самом тесном его значении: охоты, рыбной ловли, садок и вообще всяких развлечений, связанных с убийством животных.
Никакой сторонник человечного отношения к животным не станет, разумеется, желать продолжения голубиных садок на том единственном основании, что они не хуже других видов ружейной охоты. Но тем не менее, нельзя не признать того, что со стороны логики мнение возражавшего лорда и его сторонников основательнее непоследовательных, хотя и благонамеренных рассуждений противников одних только голубиных садок. Дело в том, что принципиально говоря, всякий спорт по существу своему одинаков, и нельзя с разумною последовательностью осуждать одну его отрасль, не осуждая тем самым и весь спорт вообще. Чересчур уже слабое наивное рассуждение покойного архиепископа кентеберийского, уверявшего, что голубиные садки принадлежат не к тем родам спорта, которые так дороги всякому англичанину, но — к низшему разряду, выходящему из употребления и состоящему в получении удовольствия от страданий прирученных или порабощенных животных.
Во-первых, спрашивается, почему хуже получать удовольствие от страданий порабощенных, чем непорабощенных животных? А во-вторых, если даже и допустить большую жестокость в первом случае, то невольно напрашивается вопрос, каким образом архиепископ согласует с этим положением то удовольствие, которое он, питаясь мясом, ежедневно получает от страданий убиваемых для него быков, баранов, кур и других порабощенных животных*. Мне кажется, что каждый, как только захочет вникнуть в сущность этого вопроса, неизбежно придет к тому заключению, что очень трудно, если не вполне невозможно, подыскать логические основания для осуждения какой-нибудь одной отрасли убийства животных, независимо от остальных; если быть последовательным, то нужно признавать их совокупную нравственную законность или незаконность.
*Автор этой статьи вегетарианец, т.е. принадлежит к тому в настоящее время повсеместно возрастающему числе людей, которые сознательно отказались от мясной пищи, убедившись в том, что она вреда для человека по причинам как нравственным, так и физиологическим, гигиеническим, экономическим и многим другим.
Сущность и основа спорта заключается в волнении, ощущаемом при преследовании и убийстве животных. В душе человека совмещаются два взаимно враждебных инстинкта: с одной стороны — зверская страсть, побуждающая его преследовать и губить невинные и беспомощные существа, — страсть, к сожалению, столь развитая вековым поощрением, что во многих людях она составляет как бы вторую природу; с другой стороны — то любовное и конечно не менее естественное чувство, которое велит жалеть, сострадать и спасать. Я верю в то, что этому последнему чувству суждено восторжествовать над первым. По отношению к спорту торжество это несомненно наступило бы быстрее, если б только некоторые побочные условия, сопутствующие этому нашему национальному развлечению и прикрывающиеся его искусственной прелестью не заслоняли вопиющей жестокости, которой оно пропитано. Например, при самой излюбленной нашей охоте за лисицей с гончими, приятная обстановка, веселое общение с товарищами, живописность местности, сила и быстрота лошадей, искусство езды и многие другие сопутствующие условия — заставляют участвующих забывать истинный характер того вовсе не мужественного и не благородного, а напротив гнусного и варварского дела, которым они заняты.
Сэр Томас Мор справедливо исключает охоту из числа развлечений обитателей его образцовой утопии. «Они так же мало понимают, — говорит он, — удовольствие, доставляемое зрелищем собаки, гонящейся за зайцем, как и собаки, гонящейся за другой собакой; если самая гонка доставляет удовольствие, то оно должно быть одинаково в обоих случаях; если же наслаждение получается от того, что собаки хватают и рвут зайца, то зрелище это должно бы скорее возбуждать сострадание к неповинному, запуганному, беспомощному зайцу, истязуемому сильными, кровожадными и освирепевшими собаками». Да, подобное зрелище должно было бы действительно возбуждать жалость, негодование и омерзение, но легкомыслие и обычай имеют видно такую власть над человеком, что способны изгонять из его души то, что есть в ней высшего и лучшего.
То же самое и при ружейной охоте и рыбной ловле. Здесь также ловкость и искусство охотника придают спорту ту внешнюю привлекательность, которою занятие это само по себе вовсе не обладает. Существенная сторона всякого спорта лежит не в упражнении искусства охотника, а в достижении преследуемой цели — убийства животного. И совершенно напрасно охотники относятся с таким презрением к так называемым шкурятникам. Характер спорта в действительности один и тот же: неуклюже ли подстреливает из своего самопала сидячих скворцов какой-нибудь жалкий оборванец, или же благородный лорд ловко кладет бекасов или вальдшнепов из своей изящной двустволки. Самые безобразные и зверские обычаи, если только они узаконяются общественным мнением, скоро начинают служить поводом для изощрения ловкости, часто доходящей до виртуозности, но совершенно бессмысленно оправдывать обычай на том основании, что он дает случай проявлять такую ловкость.
Испанские бои быков если б они были введены в Англии, несомненно развивали бы ловкость и предприимчивость людей, участвующих в них, но тем не менее, даже самый тупой помещик-охотник стал бы протестовать против такого нововведения. Во время гонения на гугенотов в ходу были самые дикие жестокости, и молодые дворяне до такой степени привыкли к кровопролитию, что стали добиваться утонченной элегантности в приемах, которыми совершали свои зверства, упражняясь в наиболее грациозных и изящных способах нанесения смертельного удара! Можно себе представить, с каким чувством оскорбленного достоинства эти юные воины стали бы отнекиваться от обвинения в том, что они простые живодеры, доказывать, — точь в точь как это делают современные охотники, — что они находят удовольствие не в самом убийстве своих жертв, а в искусстве ловко владеть саблею или шпагою.
Отговорки охотников для оправдания или извинения своего занятия так любопытны, а подчас и забавны, что стоит на минуту остановить на них свое внимание.
В охотничьей литературе часто ссылаются на национальный характер нашего английского спорта, при чем почему-то предполагается, что этого достаточно для признания его несомненного достоинства. Странно, как игнорируется или забывается тот факт, что бывают не только национальные добродетели, но и национальные пороки, и что ошибки целого народа еще гораздо зловреднее заблуждений отдельных личностей.
Другое наивное оправдание охоты состоит в ссылке на то, что зверь не наверняка убивается, но имеет обыкновенно хоть некоторую возможность спастись, как будто это сколько-нибудь оправдывает усилия охотника, направленные исключительно на то, чтобы помешать зверю спастись и убить его.
Часто также утверждают, что охота имеет самое благотворное влияние на душу охотника, потому что приводит его в близкое общение с природою. Нет сомнения в том, что непосредственное сближение с природою само по себе благотворно, но разве невозможно достигать этого и помимо убийства животных? И могут ли считаться истинными ценителями природы те люди, которые сближаются с нею только ради того, чтобы распространять смерть и погибель среди ее безответных детей. На таком же точно основании динамитчики, приезжавшие с того берега океана для того, чтобы взорвать английский город, могли бы оправдывать цель своего путешествия, ссылаясь на то, что морское плаванье, приводя их в близкое общение с Атлантическим океаном, производит на них воодушевляющее и облагораживающее влияние.
Но верх бессмыслицы в своих оправданиях охотники достигают утверждением того, что спорт смягчает нрав человека и развивает в нем гуманные чувства. «Истый охотник, как и настоящий солдат, — говорят они, — никогда не бывает жесток»*. Он великодушен, чуток и мягкосердечен. Добродетели эти вытекают из его занятия спортом. Они однако не развиваются, как из этого можно было бы заключить, также и у мясников, ибо ремесло последних не есть спорт, названные качества составляют отличительное достоинство тех людей, которые с таким самоотвержением посвящают всю свою жизнь охоте. Несколько раз при мне этот довод приводился в оправдании охоты, и потому, извиняясь перед читателем за кажущееся презрение к его умственным способностям я замечу, что человек ради своего праздного развлечения систематически и безжалостно губящий этих безответных существ, не проявляет никакой особой добродетели, когда воздерживается от таких истязаний своих жертв, которые вовсе не нужны даже для его жестокой цели. Действительно, охотник, овладев своей жертвой, быть может и не подвергает ее еще новым пыткам, раньше чем окончательно убьет ее. Но это обстоятельство в лучшем случае доказывает только то, что охотники еще не вполне превращаются в самых чудовищных из всех извергов, как того можно было бы ожидать, судя по их зверскому занятию.
*В 49 номере «Русский охотник» за 1891год перепечатана статья в защиту охоты, появившаяся в одном охотничьем журнале еще в 1860 году. В этой статье говорится, между прочим, следующее: «Если необходимо для поддержания и сохранения различных родов животных, населяющих землю, чтобы большая часть их гибла от хищничества того или другого, то будет ли жестокостью со стороны человека, если он содействует уменьшению животных и принимает на себя их уничтожение, которое в состоянии совершать скоротечнее, чем их естественные враги. Птица, убитая из ружья, страдает менее, умирает скорее, чем та, которая оканчивает свою жизнь от болезни, от старости, или та, которая гибнет в когтях ястреба, разодранная и истерзанная». Таким образом, оказывается, что охотники являются даже покровителями тех животных, которых они убивают. Это характерное рассуждение может служить хорошим образцом вообще тех софизмов, к которым прибегают охотники для своего оправдания.
Более подробно о вреде любительской ( спортивной ) охоты можно прочитать в книге ” Брось охоту-стань человеком” http://ecoethics.com.ua/old/
31.01.2019
Рубрики: Нет - спортивной охоте!, Новости